Отчёт Бельченко Евгении Васильевны о работе в зоне немецкой оккупации
(
Примечание: отчёт был написан в феврале 1943 года по требованию местного отделения НКВД для получения сведений, по какой причине руководящие работники не эвакуировались и продолжали работать при немцах).
Я, Бельченко Евгения Васильевна, родилась в 1908 году в селе Александровское Ставропольского края в семье крестьянина-батрака. Отец с матерью своей земли не имели, т.к. были неприписанными, поэтому работали на помещика. Например, работали у помещика Нечаева.
В 1913 году отец приехал в город Минеральные Воды и устроился работать на железнодорожном транспорте в качестве кондуктора. В 1937 году он был переведён в инвалиды. В настоящее время - пенсионер на II группе, проживает в г. Минеральные Воды по улице Красной, 104. Сестра Анна 1912 года рождения проживает на Дальнем Востоке с 1937 года и работает акушеркой в селе Черняево Хабаровской области (в настоящее время - Хабаровский край; здесь и далее текст в скобках - комментарий редактора). Брат 1913 года рождения работает на железнодорожном транспорте поездным мастером, на оккупированной немцами территории не был. Сестра - 1924 года рождения, работает на железнодорожном транспорте проводником вагонов. Брат - 1927 года рождения, учится в "Институте цветных металлов" в г. Орджоникидзе.
Я окончила минераловодскую школу 7-летку в 1926 году, в этом же году выехала учиться в бывший владикавказский медицинский техникум, который окончила в 1929 году. После окончания работала акушеркой на медицинском пункте в селе Орловка Георгиевского района. В 1930 году перешла работать на медицинский участок в селе Ставропавловское (того же района). В 1931 году выехала учиться в "Ростовский медицинский институт" и окончила его в 1935 году [1].
В "Ростовском медицинском институте".
По окончании института была направлена на работу в ДАССР (Дагестанская Автономная Советская Социалистическая Республика) в высокогорный район - село Мехельта - заведовать больницей на 10 коек, в 1936 году была переведена на работу в село Ахвах, где заведовала больницей на 15 коек.
Село Ботлих, 1936 год.
В 1937 году приехала работать на "Стекольный завод" в Минераловодский район, заведовала там амбулаторией. В 1939 была переведена в Минераловодскую городскую поликлинику. С 1-го января 1941 года была переведена из поликлиники в городскую больницу временно заведовать, а затем оставлена работать ординатором в терапевтическом отделении. Из родственников дальних и близких никто в Германию не ушёл.
В 1942 году, начиная с 28 июля, когда стали частые воздушные тревоги, я стала дежурить день и ночь в больнице. Мною было предложено завеведующей райздравотделом доктору Шачневой В.А., чтобы она помогла организовать дежурство врачей при горбольнице, так как она в то время была не только зав. райздравом, но и работала по совместительству в больнице хирургом. Однако на мою просьбу она ответила, что "скорее организует дежурство в здравотделе у телефона, чем в больнице". Поэтому мне, в силу необходимости, приходилось дежурить одной, а присланный ею врач-хирург для работы в больнице никогда не оставался дежурить. В этот же период была опасность вражеских бомбёжек города, и в связи с этим могли быть пострадавшие, нуждающиеся в медпомощи. Из этих соображений больницу нельзя было оставлять без врачей. Числа 29-30 июля (1942 года) я просила у зав. райздравом Шачневой разрешения на закрытие детского инфекционного отделения, в котором находились скарлатинозные дети, так как матери ежедневно осаждали больницу и требовали выдать им детей на том основании, что город мог подвергнуться бомбёжке, и дети могли пострадать. На данную просьбу я также получила категорический отказ. С ежедневными усиливающимися тревогами у сотрудников стало появляться паническое настроение, и некоторые стали просить об их увольнении. По данному вопросу я также обратилась к Шачневой: "Как поступить с сотрудниками, так как они оставляют работу и просят их уволить?" На этот вопрос Шачнева ответила, что "у кого будут эвакуационные листы, тем только можно выдать справки об увольнении, и у кого их не окажется, справок таких не даст, а самовольный уход с работы будет считать дезертирством, а поэтому пусть они отвечают сами за себя - таково распоряжение горисполкома".
Об эвакуации горбольницы абсолютно не было никаких указаний, и эвакуационных листов сотрудникам горбольницы не давали, за исключением дочке Шачневой. Несмотря на запрет выдавать какие-либо документы и справки, я всё же выдала всем сотрудникам на руки трудовые книжки: "Как хотите, хотите работайте, хотите нет, но больница пока эвакуации не подлежит". В результате вражеской бомбёжки Минвод 4 августа в 17.30 в горбольницу стали поступать раненые, начиная с самых лёгких и кончая тяжёлыми. После этого родные похватали детей из инфекционного отделения и с ними разбежались, и детское отделение опустело. При поступлении раненых некоторые умирали по дороге в больницу или тут же в больнице, не успев получить даже медицинской помощи. В первые часы помощь раненым оказывала я, также медсестра Донцова Мария и медсестра Ткаченко Клавдия. Таким образом, мы втроём, по мере возможности, оказывали помощь.
Спустя приблизительно час пришла помогать доктор Шачнева, а затем - доктор Солнышкин (хирург, прикомандированный из железнодорожной больницы), Лебедева и ещё один врач. Фамилии его не помню - по национальности грек. Он перед этим недели за две был направлен Шачневой поработать в больнице хирургом. Он занялся тем, что составлял списки раненых. Больница, развёрнутая на 85 коек, была наполнена до максимума - так, что раненые лежали не только на кроватях, но и на полу между кроватями, на проходах палат, в коридорах, на лестницах. Вплоть до того, что, за неимением мест, раненые оставались на дворе под зданием.
Работать пришлось напряжённо: с 17.30 4 августа до пяти часов (утра) 5 августа. Утром рано доктор Шачнева и Лебедева ушли, а доктор Солнышкин оставался часов до 10-и. Среди раненых было много бойцов с вокзала, среди них был командный состав: лейтенанты, сержанты и два капитана. Один тяжело раненный капитан с разрывом мошонки и открытым перелом бедра умер 5 августа. В тот же день, 5 августа, часов в 11 из школы №1 подвезли целую машину раненых и стали выгружать их в больницу. Я протестовала против выгрузки - на том основании, что в больнице не было мест. А затем что я буду с ними делать, почему их не оставляют в госпитале? На это мне ответили сотрудники госпиталя, что сам госпиталь эвакуируется сегодня, но раненых не берёт с собой, поэтому они, по договорённости с райисполкомом, подвезли их сюда. За неимением в больнице мест они выгрузили раненых под стенами здания больницы - с уличной стороны по проспекту Сталина (XXII партсъезда). Мне пришлось перетаскивать их во двор больницы, где лежали больные и неубранные трупы убитых и умерших от ранений. Часам к 14-и подвезли из железнодорожной больницы 7 человек раненых и больных - в одном больничном белье - и так же оставили во дворе больницы. Бойцы из частей останавливались, спрашивали: "Когда была бомбёжка и почему не убраны трупы?" Захоронение трупов производили только 6 августа, т.к. раньше было нельзя. Хоронили из тех соображений, что в больницу приходили и разыскивали своих пропавших - не только среди раненых, но и среди убитых. Кроме этого, по существующим советским законам, прежде чем хоронить, нужно было освидетельствовать трупы убитых и составить на них акт. Для этого должна была быть создана комиссия с представителями горисполкома, райисполкома, горкома партии, органов НКВД и милиции вместе с судмедэкспертами. Но не только такой комиссии не было, даже не явился в больницу ни один представитель местной власти и не поинтересовался ни ранеными, ни убитыми. Даже не поинтересовался таким вопросом, а есть ли кто в больнице из персонала и оказывается ли помощь раненым. Никого не было, работа шла самотёком. Доктор Шачнева после 5 утра больше не показывалась, доктор Солнышкин приходил потом на 1-2 часа. Из врачей я оставалась одна.
Между тем проезжающие военнослужащие возмущались, что трупы не похоронены. Пришлось звонить в горисполком, в милицию - спрашивать, как и где хоронить. Просили помочь транспортом, так как своими силами вывезти на кладбище мы не могли. Но везде были у телефонов только дежурные, которые ничего определённого ответить не могли. Пришлось послать Андропова, чтобы он выяснил, где и как хоронить. Наконец, он вернулся и заявил, что Краснов разрешил хоронить своими силами в 150 метрах от больницы. Так и сделали. Андропов вместе с Баталом (Андропов и Батал - работники прибольничного хозяйства; полное название - "Прибольничное сельское подсобное хозяйство") вырыли братскую могилу недалеко от больницы и туда 6 августа захоронили трупы.
Уже с утра 5 августа раненые стали беспокоиться насчёт их эвакуации. Я стала звонить в горисполком, райисполком, НКВД, милицию - справлялась насчёт эвакуации, но от дежурных получала один ответ: "На эвакуацию раненых распоряжений нет".
Отбоя не было, самолёты летали, горел Георгиевск, дым тянулся и со стороны Кумагорска, периодически слышались разрывы бомб. Где фронт - неизвестно. Даже отступающие части ничего не могли ответить - только лишь по скорому движению частей да подвозке с фронта раненых чувствовалось, что фронт где-то рядом [2].
Раненые волновались. Я предложила им снять отличительные знаки и переодеться в больничную одежду, т.к. неизвестно, будет эвакуация или нет. А фронт, по-видимому, уже близко. Раненые с удовольствием согласились снять отличительные знаки. За это дело немедленно взялись медсёстры Донцова и Ткаченко - быстро привели военных в гражданский вид.
6 августа часов в 12 в больницу пришла доктор Шачнева и заявила, что как будто обещают эвакуировать раненых. Я вместе с ней пошла в исполком для уточнения. Там у них шло совещание, после которого Харчевников заявил, что готовьте раненых на 7 августа - утром вагоны будут поданы к "Главсахару". Утро 7 августа, раненые подготовлены, но вагонов нет: 10 часов, 12 часов ... вагонов нет. В 14 часов иду на вокзал - вагонов нет. Какое-то начальство на вокзале, к которому я обратилась за помощью, обругало меня за то, что до настоящего времени не эвакуированы раненые - их нужно было эвакуировать ещё три дня тому назад - и предложили мне собрать разбросанные единичные вагоны по путям. При этом заявили, что, если раненые не будут эвакуированы, то, дескать, "мы перестреляем там всех". К сожалению, я не распоряжаюсь порядком эвакуации города и - не паровоз, чтобы собирать вагоны по путям, поэтому не моя вина, что раненые остаются не эвакуированными.
Я позвала доктора Шачневу помочь мне эвакуировать раненых, но она мне показала эвакуационный лист и сказала: "У меня эвакуационный лист, теперь каждый спасает свою шкуру, и я - тоже". В этом выразилась помощь коммуниста. Я ей ответила: "Идите, у меня эвакуационного листа нет" (Шачнева, тем не менее, не эвакуировалась и осталась в городе). Андропов вместо того, чтобы помочь эвакуировать раненых, нагрузил подводу мукой, конфетами и выехал под город к немцам на прибольничное хозяйство.
На вагоны надежды были потеряны, поэтому часть раненых стала устраиваться на подводах с проходившими частями. Так, на подводе устроила одного капитана с закрытым переломом ноги и с ним несколько раненых сержантов. Чтобы устроить их на подводы, приходилось выходить на дорогу и просить проходящие части взять раненых, хотя бы командный состав.
День клонился к вечеру, солнце постепенно садилось на углу больницы, и в это время появились Краснов, Харчевников, Иванов, Андреев и другие представители советской власти, фамилии которых не помню. Их машины стояли наготове в кукурузе, здесь же у телефона больницы дежурил Титоренко - высокий чёрный мужчина. Он неожиданно передаёт группе, стоящей на углу больницы: "Немцы на аэродроме!" Началась суматоха, шум, гам, где-то стреляют... Через некоторое время девушка ведёт бойца, раненого в нижнюю челюсть. Солдат не разговаривает, а только машет головой на вопрос девушки "где тебя ранили?". Ответ: "Только что на базарной площади". Я ничего не могу понять, неужели бои уже идут на базарной площади?
Помощь оказана, раненый уложен, но не покидают мысли об эвакуации раненых. Ещё раз бегу на пути, начиная от "Главсахара" и до вокзала. На вокзале несколько пассажирских вагонов стоят под паровозом, узнаю - это "летучка" (путеремонтная "летучка"). Везде стоит патруль, спрашиваю у красноармейцев, дежурящих на вокзале: "Когда отойдёт "летучка" и можно ли грузить раненых?" Грузить раненых, говорят, можно, а когда отойдёт - неизвестно, может, и сейчас. А как их доставить сюда? Легко сказать, да нелегко сделать, когда нет транспорта. А на носилках с горсточкой персонала много не унесёшь.
Вышла на вокзал, погода стояла тихая, желтовато-красноватая заря на западе с каждой минутой тускнела. Вдоль проспекта Сталина по-над дворами стояли машины, везде патруль, и какая-то особая тишина, гражданского населения не видно. На перекрёстке проспекта Сталина и Ленинской улицы прохаживался подполковник, я - к нему: "Товарищ начальник, помогите эвакуировать раненых из больницы, дайте машину, больница недалеко, но перебросить раненых к летучке не на чем. Помогите, там много бойцов и комиссаров!" Спокойно выслушал, отдал распоряжение через дежурного бойца шофёру, но тот заупрямился. Я умоляю, подошли бойцы и подняли суматоху, шофёр согласился, но только на один рейс. Я - довольна. Бойцов нагрузили полную машину - в нашем нижнем белье, вместе с одеялами и матрасами. Дали им бутылки с водой и хлеб. Сначала все грузили командный состав, остальных - по желанию. Помогала грузить Ткаченко, Донцова и санитарка Лукъяненко. Раненые все хотели эвакуироваться, некоторые забывали, что без ног, и кидались бежать, но вместо бега падали с кроватей на пол. Многие были возмущены тем, что эвакуируют в первую очередь командный состав. Машина с ранеными ушла для погрузки в вагоны, выехали помогать Донцова и Ткаченко. Больше машин нет, и я знаю, что они не приедут, но несмотря на это я всё же с санитаркой Лукъяненко выношу раненых из больницы и кладу рядом со стороны улицы. Здесь же на углу стоит вышеописанная группа, а посреди дороги, напротив больницы, стоит подполковник. На дворе сумрачно, и в больнице уже совсем темно. Я обратилась к подполковнику с просьбой помочь эвакуировать раненых, т.е. отвезти их к "летучке". Он оказался менее сговорчив: "Машины стоят не для того, чтобы развозить раненых", - ответил он на мою просьбу. Но мне кажется, раз машины стоят по-над дворами, значит их можно использовать, поэтому на них и указываю. Он меня обругал и приказал немедленно убрать раненых обратно в здание. "Позвольте пока не убирать раненых, чтобы не задерживать машину для переброски их на "летучку", но которой почему-то нет?", - попросила я. Затем повернулась к группе - Андрееву, Иванову и Харчевникову - и стала их просить помочь доставить раненых до летучки, но они только говорили, что это нужно было делать раньше, Краснов только улыбался и пожимал плечами. От них снова подошла к подполковнику и просила помочь. Правда, раненые тоже умоляли эвакуировать их. Наконец, подполковник перестал браниться и куда-то исчез. Через некоторое время появилась санитарная машина с дружинницами, которых прислал подполковник. Приблизительно в одиннадцатом часу вечера ушла последняя машина с ранеными, и тут же началась суматоха, перестрелка - машины быстро стали уезжать. Санитарная машина больше не пришла, а "летучка" уехала.
В больнице оставалось:
1). 6 женщин: раненная в ногу, раненная в голову, ухаживающая за больным сыном, больная туберкулёзом, парализованная и дряхлая старуха.
2). Четверо девочек в возрасте от 3 до 14 лет, из них трое раненых.
3). Трое мальчиков от 9 до 15 лет, двое из них - тяжелораненые, третий болен энтеритом.
4). Мужчин в возрасте от 17 до 50 лет - 5 человек, все с ранениями.
Итого после эвакуации осталось 18 человек, всего эвакуировано было больше 100 человек. Из оставшихся умерли:
1). Раненная в голову.
2). Больная туберкулёзом. Её трёхлетнюю дочь, оставшуюся сиротой, взял на воспитание гражданин Полянский, работавший в то время на прибольничном хозяйстве.
3). Мальчик 9 лет с ранением в живот.
4). Мальчик 15 лет, раненный в живот.
5). Мужчина с ранением в грудь. Его 5-летнюю дочь взяли родственники из Железноводска.
6). Мужчина с ранением в грудь.
Выздоровели и выписались:
1-2). Мальчик 14 лет с ухаживающей за ним матерью забран в Марьины Колодцы.
3-4). Женщина и мужчина из Армавира.
5). Мужчина без ноги, черкес. Выехал в Баталпашинку (Баталпашинск = Черкесск).
6). Раненый мужчина. Забран родственниками в Кисловодск.
7-8). Две девочки. После отступления немцев были отправлены в детдом "Машук".
В больнице оставалась старуха, которая умерла через месяц после ухода немцев, и ещё одна парализованная женщина.
Спустя приблизительно неделю, когда немцы уже заняли Минводы, жителями "Военного Терского конного завода" (ныне "Терконзавод") были подобраны два бойца и доставлены в больницу: старший сержант Рындин Иван, раненный в шею, и рядовой Иванов с ранением в ногу. Оба после выздоровления работали при больнице. По прибытии наших пошли снова в армию, при этом Иванов, спустя примерно полгода, снова проезжал с ранением через Минводы в санитарном поезде. О Рындине ничего не известно.
В период оккупации в больницу периодически поступали люди, попавшие под бомбёжку. Среди них были случаи смерти. Раненная в бедро и ягодицу Северинина умерла от газовой гангрены. Проживала она в Минводах по улице Красной напротив хлебозавода. Поступали также и больные. При этом одна умерла от расстройства сердечной деятельности, она проживала, кажется, по улице Свердлова у своей родственницы Баклаговой. Периодически поступали больные и раненые из концлагерей, особенно в декабре месяце (1942г.). Но из них никто в лагерь не вернулся, за исключением одного раненного в руку украинца, который решил идти в лагеря и отступать с немцами. На вопрос, почему он решил уйти с немцами, отвечал, что был взят раненым под Малгобеком, сам он украинец, а украинцы изменили (родине), и ему поэтому не поверят, что попал в плен не по собственной воле, поэтому он пока будет отступать с ними до Украины.
Поступившие в последние месяцы, т.е. в ноябре и декабре, всё время находились в больнице до прихода Красной армии. Некоторые получали справки о болезни задним числом, по ним получали пропуска и уезжали по месту своего жительства. Был случай, когда доктор Солнышкин самолично по моей просьбе достал пропуск одному красноармейцу, выздоровевшему от отравления метанолом. Он был взят в плен на Украине, и немцы заставили его работать на них по своей специальности - механиком. По выздоровлении красноармеец не захотел возвращаться к немцам на работу и после получения пропуска выехал в Батайск, где у него были родственники.
Спустя примерно неделю после занятия Минвод немцами, доктор Солнышкин взялся за организацию амбулаторного приёма при горбольнице. Установил при этом плату [3]: 5 рублей за посещение, 10 рублей - обслуживание на дому. Были организованы терапевтический и хирургический кабинеты. В терапевтическом вели приём я и доктор Лебедева. В сложных случаях вызывали для консультации доктора Солнышкина. В хирургическом кабинете работали доктор Солнышкин, Шачнева, медсестра Ильина, акушерка Чернова и санитарка Батреева. При этом амбулатория просуществовала месяца полтора. В больнице также были развёрнуты следующие отделения: хирургическое, гинекологическое и родильное, в которых работали Солнышкин и Шачнева. Терапевтическое отделение обслуживалось мной и Лебедевой. Венерическое обслуживалось доктором Коноваловой. Все отделения были платными, исключая венерическое. Плата была установлена в 20 рублей в сутки, такая же плата была установлена главным врачом города Корешонком. Всю работу контролировал доктор Солнышкин - как старый, опытный хирург и почти, можно сказать, местный житель. Он знал всех, и его также знали и знают как старого и опытного хирурга, поэтому он пользовался авторитетом в городе. Вот почему он мог свободно входить к бургомистру города, не дожидаясь в коридоре особого приглашения. Через бургомистра он доставал муку для больницы, пшено и дрова. Часть продуктов покупалась на базаре за деньги, полученные от пациентов. При этом пациентам выдавались квитанции за получаемые деньги, которые затем сдавались по квитанциям доктору Солнышкину. Первое время доктор Солнышкин деньги хранил у себя и часть отдавал на хранение мне, Шачневой и Лебедевой. Затем, когда был организован банк, он эти деньги сам сдавал в банк. Эти деньги шли на зарплату и на продукты питания для больных. Зарплату в первое время оккупации исчисляли по советским ставкам и только в декабре сделали надбавку - примерно 50%.
Зав.инфекционным отделением
минераловодской городской больницы
вместе с персоналом, 1955 год.
Я ездила вместе с Ильиной, точнее ходила, заготавливать картофель для больницы в Кисловодск. По возвращении оттуда доктор Солнышкин мне заявил, что он назначен заведующим больницей, т.к. немецкая власть считала, что заведующим должен быть только мужчина. Меня это совершенно не беспокоило. При немецкой власти я совершенно не считала себя заведующей, но так как я осталась при больнице и не эвакуировалась, то и персонал, оставшийся со мной на работе, обращался как с заведующей [4]. Доктор Солнышкин был у нас новым человеком, пришедшим из железнодорожной больницы, но, несмотря на это, он всё контролировал сам и мы, врачи, относились к нему с уважением, как к старшему товарищу и руководителю больницы. Моя управленческая деятельность сводилась к тому, что он выписывал ведомости и отдавал по ней мне деньги для раздачи сотрудникам. При этом мне самой приходилось пилить и носить дрова. Правда, цель работы заключалась в том, чтобы привозимые дрова скорей убрать всем коллективом со двора и поэтому работали все - и врачи и сёстры. В больнице были организованы платные обеды для сотрудников. Санитарки за один и тот же обед платили 1 рубль, сестры - 1,5 и врачи - 2 рубля. Доктор Солнышкин контролировал лечебную работу врачей и сестёр. Следил за санитарным состоянием больницы и питанием больных. Был требовательным, если замечал, что персонал не выполнял какое-либо поручение. Вообще, пользуясь свои авторитетом, он всецело стремился поддержать больницу и сохранить персонал, не оставляя его без работы.
Примечания
1. По рассказам Евгении Васильевны, студентам института приходилось выезжать на летнюю практику и работать фельдшерами, в частности в пригородах Ростова-на-Дону. Дело в том, что в те годы по приказу Сталина проводилась принудительная коллективизация, сопровождавшаяся раскулачиванием и изъятием хлеба у крестьян. В стране начался голод, и люди из сельских регионов потянулись в крупные города, в том числе в Ростов-на-Дону. Но на подъездах и подходах к городу стояли загранотряды, не пропускавшие голодных, собирая их в наспех сколоченных бараках. Евгения Васильевна, будучи студенткой, работала в одном из них, оказывая посильную медицинскую помощь. Она описывала, как всё это выглядело. В бараках ничего не было, и люди просто сидели вдоль стен. Большинство из них были доведены голодом до ужасного истощения и умопомешательства. Еду приносили в большом чане, хотя её нельзя было назвать едой - кормили баландой. Два человека несли чан по периметру барака, где сидели люди, и разливали баланду, а третий ходил с дубиной, избивая тех, кто бросался на чужую тарелку или пытался получить порцию без очереди. Склоки и драки происходили постоянно, из-за чего было много раненых, в том числе от избиения дубиной.
К 1937 году, когда состоялась очередная перепись населения, "Центральное управление народнохозяйственного учета (ЦУНХУ)" не досчиталось 10 млн. человек, и все ответственные лица, имевшие отношение к переписи 37 года, были расстреляны.
2. Позже - в 80-х годах - Евгения Васильевна рассказывала об одном эпизоде, когда части РККА спешно покидали город. Одна из них остановилась у больницы - очевидно, бойцы специально искали лечебное учреждение. На подводе они везли раненого командира, который был без сознания, и за ним ухаживала женщина-военнослужащий. Она потребовала немедленно сделать командиру операцию, на что Евгения Васильевна сказала: "В больнице нет врачей-хирургов, оперировать некому, ничем не могу помочь". Женщина пришла в ярость, достала пистолет, приставила к голове Евгении Васильевны и закричала: "Делай, с... , операцию, иначе пристрелю!" Евгения Васильевна повторила, что она - врач-инфекционист, оперировать не умеет и не будет. Обстановка накалилась до крайней степени, и в этот момент очнулся командир и еле слышно произнёс: "Оставь её". Это был единственный случай в жизни Евгении Васильевны, когда она была на волосок от гибели, причём от своих же.
3. Немцы на оккупированных территориях вводили платное медобслуживание.
4. 11 января 1943 года Евгения Васильевна была официально утверждена в должности заведующей инфекционным отделением городской больницы Минеральных Вод, и проработала на этой должности до середины 1967 года - вплоть до выхода на пенсию. В 1966 году была награждена орденом "Трудового Красного Знамени".
